Ветер стонал. Капризные его порывы то и дело хватали дурманящий дым и, кружась, обвевали стрелка. И иногда клубы дыма прикасались к нему. Они творили сны, подобно тому, как едва уловимое раздражение творит жемчужину в ракушке устрицы.
Но звёзды были безучастны к стонам стрелка, как безучастны они к человеческим войнам, распятиям, воскресению из мёртвых.
Мышь остановилась на своем обычном уже месте обвив хвостиком лапки, и уставилась на нас. И опять я вспомнил картинки, где судьи выносили приговор беззащитным заключенным… впрочем, видел ли кто хоть когда-нибудь заключенного столь маленького и столь бесстрашного, как этот? Конечно он был не совсем заключенным, он мог приходить и уходить когда вздумается. Но эта мысль не покидала меня, и снова я представил, что мы все будем такими маленькими перед Божьим Судом, когда жизнь окончится, но мало … Читать далее
Однажды, когда я ездила в Нью-Йорк, я видела, как старый пьяница тащит по улице за руку маленькую девочку в голубом платье. Она так плакала, что у нее кровь пошла носом. У старика был зоб, и шея — будто велосипедная камера. Огромная красная шишка на лбу, прямо посередине, а на синем пиджаке из саржи длинная белая полоса. Но все торопливо шли мимо, потому что, если не обращать внимание, они скоро скроются из вида.
Девчонки бывают такие стервы, но парни этого не понимают. Они, случалось, попристают к ней и забудут, а девчонки… это продолжалось бесконечно, и я даже не могу вспомнить, с чего все началось. На ее месте я бы просто не выдержала. Нашла бы большой-большой камень и спряталась под ним от всего мира.
Многих людей — в основном, мужчин — совсем не удивляет, что я попросила Томми пригласить Кэрри на выпускной бал. Их удивляет однако, что он согласился — очевидно, мужчины в большинстве своем не склонны ждать от своего пола проявлений альтруизма.
Человечество имело бы право думать о себе гораздо лучше, если бы мы могли поверить, что подросток способен спасти честь и достоинство заклеванной птицы подобным жестом… Однако надеяться на это не приходится. Товарки заклеванной птицы не поднимают ее нежно из пыли, нет — ее быстро и безжалостно добивают.
Прыщами Господь наказывает тебя, чтобы ты хранила целомудрие.
— Я не хочу с тобой ссориться, мама, — сказала Кэрри срывающимся голосом и с трудом заставила себя продолжить. — Но я хочу, чтобы ты не мешала мне жить своей жизнью. Твоя… твоя мне не нравится.
Она не знала, от господа ее дар или от дьявола, и теперь вдруг, когда поняла, что ей все равно, ее охватило почти неописуемое чувство облегчения — словно упал с плеч тяжеленный груз, который она носила всю жизнь.
Здесь вроде бы требовались другие слова — «Я никого больше ни в чем не виню», — но она вовремя остановилась. Сказать так — значит солгать. Она по-прежнему не могла простить им всем того, как поступали с ней раньше, и наверно, никогда не простит, однако ей не хотелось ни говорить сейчас об этом, ни лгать. — Но все теперь в прошлом. Все в прошлом.
Иногда угли лучше костра.
Любой человек должен считаться невиновным до тех пор, пока не доказано обратное.
Дурачество всегда помогает, когда попадаешь в странные ситуации.
Опусти ещё один пятицентовик в автомат, – подумал он. – Эта мелодия называется «То, о чем она не знает, не причинит ей боль». Но где-то болит. В пространстве между людьми, может быть.
Боль помечает наши лица, меняет внешность, превращая в близких родственников.
Мы прокляты и обречены всегда думать, что можно было сделать лучше, даже когда добиваемся всего, чего хотели.
У страха, конечно, свой, неповторимый аромат
Доверчивость невинных — главное орудие лжецов.
Никто никогда не знает причину тех или иных событий, а в особенности те люди, которые утверждают, что она им известна.
Алкоголь — вот наиболее вульгарный и опасный из всех когда-либо изобретенных наркотиков.
Горе, как пьяный гость, всегда возвращается для прощальных объятий.
… И он расплакался, куда там – разрыдался, повергнув меня в тихий ужас, пусть я и жалел его всем сердцем. Страшно, знаете ли, наблюдать, как человек, всегда державший себя в руках, полностью теряет контроль над собой. Я постоял у двери, потом подошел к нему и обнял за плечи. Он схватился за меня обеими руками, как утопающий за брошенный спасательный круг, и, по-прежнему рыдая, уткнулся мне в живот. Потом, совладав с нервами, Мурс извинился. Он не решался … Читать далее
Человек, который украл у тебя любовь, когда любовь — это всё, что у тебя было, — уже почти что не человек.
В книгах, я давно обратил внимание на это, писатели всегда изображают своих героинь с каким-нибудь пусть небольшими, но недостатками; может быть, они думают, что настоящая красота является стереотипом, или им кажется, что тот или иной маленький порок делает леди более реалистичной. Дескать, она была бы красавицей, если бы не слишком длинная нижняя губа, или не слишком острый нос, или, допустим, плоскогрудие. Что-нибудь такое всегда есть.
… сам, сидящий без сна в 4 утра, со стаканом скотч-виски: весь мир — мертвая пустыня, собственный мозг — мертвая пустыня, и, о беби, до рассвета тысяча лет, целая вечность, а все колыбельные запрещены. Аннулированы.
У самоубийства, обнаружил Генри, есть голос, и этот голос пытался объяснится. Проблема состояла в том, что говорил он не по-английски, а то и дело впадал в какой-то бессвязный жаргон.
Чтение в кровати – это рай, если на книгу падает достаточно света и если не проливать на страницы кофе или коньяк.
Писательство – работа одинокая. И если есть кто-то, кто в тебя верит, – это уже очень много. Тому, кто верит, не надо произносить речей. Он верит – этого достаточно.
Когда ты еще слишком молод, чтобы бриться, оптимизм – вполне естественная реакция на неудачу.